А давайте поговорим о самоубийцах. О тех, кто по различным причинам не захотел более жить в этом мире и прервал свою жизнь тем или иным способом. Как правило, если нам приходится сталкиваться с мнением людей, далеких от религии, их отношение к самоубийцам бывает сочувственным, за очень редким исключением. Мирские, светские люди редко берутся судить самоубийц, а негативная оценка, если и случается, обычно не заходит дальше фраз: «cлабак», «cбежал от проблем» и т.д.
При этом мирские люди обычно стараются анализировать обстоятельства, приведшие самоубийцу к его трагическому решению: тяжелая болезнь, неоплатный долг, издевательства жестоких людей или безответная любовь — все это так или иначе служит оправданием поступку человека, покончившего жизнь самоубийством. Более того, светским законодательством предусмотрена криминальная ответственность по статье «Доведение до самоубийства».
Совсем с другим отношением к самоубийцам сталкиваемся мы со стороны традиционной христианской церкви. Ее оценка — всегда осуждающая. Ее отношение к обстоятельствам, предшествовавшим и сопутствовавшим трагедии — всегда игнорирующее и безразличное. Ее поведение в таких случаях — всегда подчеркнуто пренебрежительное и дискриминирующее: запрет молитвы за самоубийцу, отказ в поминовении, отпевании, похороны на окраине или вообще за оградой кладбища и прочие демонстративные действия — даже и сегодня скорее норма, чем исключение в ежедневной религиозной практике традиционных христианских церквей и общин, а также рядовых христиан.
Основные претензии, выдвигаемые церковью к самоубийцам и оправдывающие ее отношение к ним, можно сформулировать буквально в двух-трех тезисах:
- Самоубийца нарушил шестую Заповедь — не убий;
- Самоубийца не получил раскаяние в своем грехе при жизни, а поэтому не может теперь спастись ни при каких обстоятельствах — за гробом покаяния нет;
- Самоубийца является богоборцем, сознательно отказывающимся от Божьего дара — жизни. Церковь не может быть снисходительной к богоборцам.
Давайте попытаемся критически осмыслить эти тезисы.
Американский писатель и журналист Стивен Крейн, написавший в 1893 году повесть «Мэгги, уличная девчонка», невероятно талантливо изобразил жизнь представителей американского рабочего класса, живущих в трущобах Нью-Йорка. Это была его первая повесть, благодаря которой он становится знаменитым. Одна из рецензий, написанная Уильямом Дином Хоуэллсом, включала такую фразу:
«Никому еще не удавалось так ярко изобразить фатальную силу нужды.»
Несмотря на то, что Крейн действительно с невероятной реалистичностью и правдоподобностью проникает в сущность, психологию и быт обитателей уличного дна, в книге содержится огромное количество параллелей, которые в сочетании с известным фактом биографии Крейна (его отец был методистским священником) дают немало оснований полагать, что повесть «Мэгги, уличная девчонка» является аллюзией на Церковь и ее отношение к самоубийцам.
Вот краткое содержание повести: Мэгги Джонсон, вместе со своими отцом, матерью и братьями Джимми и Томми живущая где-то в районе Питейной Аллеи и Чертова переулка — обычная американская девчонка, каких миллионы во всей Америке. В этой семье не любят детей. Родители с утра до вечера пьют, ругаются и дерутся друг с другом и по очереди избивают Мэгги и Джимми за малейшую провинность — разбитую тарелку или драку с уличными мальчишками. Джимми, просто так, от нечего делать, время от времени поколачивает свою сестру Мэгги, ну просто потому, что так заведено в семье. Все вместе дети с утра до вечера предоставлены сами себе, домой приходят только по необходимости, для того чтобы поесть и поспать.
Вскоре умирает младший брат Томми — то ли от простуды, то ли от недоедания, то ли просто от нехватки родительской заботы и тепла. Его смерть не служит уроком ни для матери Мэгги и Джимми, ни для отца, который вскоре тоже умирает. Мать продолжает вести себя как разнузданное животное, служащее исключительно своим низменным инстинктам и грязной натуре, ежедневно пьянствуя, скандаля, не интересуясь и не принимая ни малейшего участия в жизни своих взрослеющих детей. Джимми и Мэгги вынуждены начать зарабатывать себе на жизнь — первый извозчиком, а вторая — швеей. Ежедневный изнурительный труд, отсутствие родительского совета и поддержки, беспросветная нищета и отчаяние дезориентируют Мэгги. Она влюбляется в Пита, местного щеголя и завсегдатая питейных заведений, думая, что встретила свою судьбу и уходит из дома. Пит, использовав Мэгги, бросает ее при первой же возможности. В отчаянной попытке справиться с трагедией, Мэгги делает попытку вернуться домой, но сталкивается с лицемерным осуждением своей матери и соседей, таких же пьянчуг и сплетников. Мэгги окончательно уходит из дома, некоторое время зарабатывает себе на жизнь проституцией и, в конце концов, кончает жизнь самоубийством, утопившись в реке на окраине города. Мать, узнав о самоубийстве дочери, не проявляет ни малейшего сожаления или сочувствия, она переживает лишь от том, что дочь «опозорила ее, отплатив черной неблагодарностью за всю материнскую заботу о ней».
Жалуясь соседям на покойную дочь, мать обвиняет ее в распутстве, черной неблагодарности, подлости и во всех смертных грехах. И только в день похорон, уступая напору соседей, помнивших Мэгги еще маленьким ребенком и умолявших мать простить свою непутевую дочь — мать Мэгги выдавливает из себя, нет, не слова раскаяния или признания своей чудовищной вины. Мать Мэгги выдавливает из себя: «Да, я ее прощаю. Я прощаю ее…»
Христианская цивилизация, культура, архитектура и литература могут произвести довольно сильное впечатление на человека, никогда раньше тесно не соприкасавшегося с самим христианством. Величественные здания и соборы, красивые слова, написанные в книгах, духоподъемные проповеди за кафедрой, благочестивый и благообразный внешний вид, внешнее смирение, красивая музыка — все вместе это может очаровать, захватить, внушить уважение и чувство преклонения у постороннего человека. Однако давно воцерковленные люди, особенно такие, для которых вопросы нравственности не потеряли с годами своего значения, не питают абсолютно никаких иллюзий по поводу всевозможной христианской атрибутики — внешних признаков христианства. Внутренняя жизнь церквей, общин, конфессий и деноминаций чуть менее чем полностью состоит из бесконечных богословских распрей, борьбы со всевозможными злоупотреблениями служителей — сребролюбием, стяжательством, ханжеством, диктатурой и авторитаризмом, нечестностью и хищничеством. Борьба за власть, за ресурсы, за влияние между группировками и кланами, всевозможные интриги — вот неотъемлемая составляющая практически любой христианской общины.
Можно прибавить к этому, что и внутри каждого христианина, если только он не бездушная функция или человек с сожженной совестью, происходит ежесекундная борьба добра со злом, нового творения с ветхим человеком.
Обычно эта внутрицерковная борьба настолько интенсивна, всеобъемлюща и постоянна, что занимает и отнимает практически все время и силы христиан, которые в идеале должны расходоваться на проповедь погибающему миру распятого Христа. Отсюда выгорание и разочарование служителей, отрицательный рост и закрытие церквей, взаимные обиды и конфликты, дискредитация христианства в глазах светского общества.
Можно говорить о том, что Церкви в целом нет дела до «внешних». Она поглощена и погружена во внутренние проблемы, а в тех точках, где она соприкасается с внешним миром — часто лучше бы она не соприкасалась, оставаясь покрытой таинственным флером «духовности» и «близости к Богу».
А теперь, собственно, о самоубийцах и самоубийствах. Проблемы, толкающие людей на этот крайний шаг — практически всегда социальные. Хроническая нужда, безработица, долги, издевательства со стороны жестоких людей, тяжелая болезнь, потеря или предательство близкого человека — все эти и многие другие причины самоубийств имеют одно общее свойство — человек не может справиться со своей бедой в одиночку, ему нужен «спаситель». Человеку, который находится на грани самоубийства — нужен тот, кто войдет в его жизнь и разделит с ним чашу страданий или возьмет ее на себя. Однако Церковь, чьим призванием как раз и является быть такого рода опорой для людей, не выполняет своего прямого предназначения. Церковь смакует ереси, судится за объекты недвижимости, освящает предметы и отпевает умерших. И не обращает никакого внимания на тех, кто дошел до последней черты в неравной борьбе с обрушившимся злом.
Это равнодушие и невмешательство можно было бы простить — живые люди, составляющие Церковь, сами по себе слабы, немощны, подвержены всевозможным грехам, слабостям и порокам. Они точно так же сражаются со злом и грехом в своей жизни и могут просто не находить в себе сил спасать кого-то еще. Однако невозможно ни понять, ни простить лицемерных мерзавцев, отождествляющих себя с Церковью, которые, не приняв ни малейшего участия в жизни страдающего человека, а возможно, даже и усугубив эти страдания своим бездействием и равнодушием, обрушиваются затем на совершившего самоубийство, подобно матери Мэгги Джонсон, с обвинениями в совершении непростительного греха, дискриминируют несчастного и после его смерти, демонстративно отказывая в ритуальных услугах и предрекают ему все кары небесные и бесконечные мучения в озере огненном.
Увы, такими лицемерными мерзавцами сегодня стали почти все христиане. Одни по неразумию и недомыслию, а другие по своей врожденной жестокости и злорадству. Самоубийц осуждают практически все традиционные христианские конфессии и почти поголовно все христиане. Осуждают, не вникая в обстоятельства, предшествовавшие и сопутствовавшие трагедии, не судя свое собственное равнодушие и бездействие в разрешении социальных проблем, приводящих людей к самоубийству. Осуждают, палец о палец не ударив, чтобы спасти человека и предрекают ему бесконечные муки.
Никого не интересует, что в Священном Писании самоубийство нигде не названо грехом — ни в Ветхом, ни в Новом Заветах. Бог оставляет этот вопрос открытым совести верующих, возможно, взывая к нашему вниманию, чуткости, состраданию и сочувствию. Почему-то светские люди оказываются более богобоязненными в этом вопросе, чем христиане, не смея судить человека, совершившего самоубийство — ведь судить его может только тот, кто сделал все возможное и невозможное, чтобы предотвратить страшную беду в его жизни, да и то, едва ли.
Эта статья посвящена преимущественно тем христианам, которые осуждают самоубийц по инерции, не особо задумываясь, просто потому, что их так научили «во младенчестве». Жизненный опыт свидетельствует мне, что те, которые осуждают самоубийц по своему жестокосердию и злорадству — не могут переменить свое сознание, ибо «горбатого могила исправит».
Утверждение жестокосердных церковников о том, что самоубийца якобы не может спастись, поскольку за гробом покаяния нет — опровергается рядом мест Священного Писания. Это, в частности, 1-е Петра, 3:18-20 и 1-е Петра, 4:6, а также некоторые другие:
«18 потому что и Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом,
19 которым Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал,
20 некогда непокорным ожидавшему их Божию долготерпению, во дни Ноя, во время строения ковчега, в котором немногие, то есть восемь душ, спаслись от воды.» (1-е Петра, 3:18-29)
«6 Ибо для того и мертвым было благовествуемо, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом.» (1-е Петра, 4:6)
1-е Петра, 4:6 ясно говорит нам о том, что мертвые изменились от посмертного благовестия Иисуса Христа так, чтобы жить по Богу духом. Такое изменение невозможно без покаяния. А следовательно, покаяние за гробом есть. Следовательно, есть и спасение.
Тезис о том, что самоубийца является богоборцем, отказывающимся от Божьего дара — жизни, ложен и исполнен лицемерия и лукавства. Самоубийца падает под градом тяжелейших ударов, будучи не в силах нести свой крест до конца и меньше всего думая о том, как бы досадить Богу, как и Господь наш Иисус Христос оказался не в силах нести Свой Крест, упав под его тяжестью на пути к Голгофе. Крест Господа возложил на себя Симон Киринеянин и помог пройти Иисусу Его путь до надлежащего конца. Большинство христиан проходит мимо лежащих под тяжестью креста людей, а когда эти люди, будучи не в силах дойти, прерывают свою жизнь — обрушивают на них свое лицемерное негодование, обвиняя в совершении непрощаемого греха и отправляя на бесконечные мучения в озеро огненное.
Конечно же, самоубийцы будут прощены. Конечно же, самоубийцы будут спасены. Конечно же, самоубийцы будут в раю вместе с Господом Иисусом Христом. Конечно же, они простят злорадствовавших лицемеров, так называемых «христиан», отказывавших им в последних благодеяниях — сочувствии, понимании и сострадании. Конечно же, так называемые «христиане», осуждавшие самоубийц, простят самих себя, ибо только к самим себе они снисходительны и добры. Однако Священное Писание говорит:
«19 Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном.» (Матф. 5:19)
И как лицемеры, выдающие себя за христиан, отводили самоубийцам скромные уголки возле оград кладбищ или даже за самими оградами, отказывая им в понимании и сострадании и запрещая это делать другим, так и им, надеюсь, будет отведено самое скромное и незаметное место в Царствии Божием — возле самой ограды, хотя по справедливости — их место далеко за ее пределами. Но наш Бог благ и милостив…